…И как под сохой, идущей по полю, один за другим бесследно исчезают холмики над подземными ходами и норами хомяков, так же бесследно и быстро исчезали на наших глазах и гнёзда суходольские.
И обитатели их гибли, разбегались, те же, что кое-как уцелели, кое-как и коротали остаток дней своих. И мы застали уже не быт, не жизнь, а лишь воспоминания о них, полудикую простоту существования. Всё реже навещали мы с годами наш степной край. И всё более чужим становился он для нас, всё слабее чувствовали мы связь с тем бытом и сословием, из коего вышли.
Многие из соплеменников наших, как и мы, знатны и древни родом. Имена наши поминают хроники; предки наши были и стольниками, и воеводами, и «мужиками именитыми», ближайшими сподвижниками, даже родичами царей. И называйся они рыцарями, родись мы западнее, как бы твёрдо говорили мы о них, как долго ещё держались бы! Не мог бы потомок рыцарей сказать, что за полвека почти исчезли с лица земли целое сословие, что столько нас выродилось, сошло с ума, наложило руки на себя, спилось, опустилось и просто потерялось где-то!
Не мог бы он признаться, как признаюсь я, что не имеем мы ни даже малейшего точного представления о жизни не только предков наших, но и прадедов, что с каждым днём всё труднее становится нам воображать даже то, что было полвека тому назад!
То место, где стояла луневская усадьба, было уже давно распахано и засеяно, как распахана, засеяна была земля на местах многих других усадеб. Суходол ещё кое-как держался…
И тяжело доживали свои последние годы старые обитательницы Суходола… Сменялась весна летом, лето осенью, осень зимою… Они потеряли счёт этим сменам. Они жили воспоминаниями, снами, ссорами, заботами о дневном пропитании. Лето те места, где прежде широко раскидывалась усадьба, тонули в мужицких ржах…
Да что лето! «Летом нам рай!» - говорили старухи. Долги, тяжки были дождливые осени, снежные зимы в Суходоле.
А теперь уже и совсем пуста суходольская усадьба. Умерли все помянутые в этой летописи, все соседи, все сверстники их. И порою думаешь: да полно, жили ли и на свете-то они?
Только на погостах чувствуешь, что было так; чувствуешь даже жуткую близость к ним. Но и для этого надо сделать усилие, посидеть, подумать над родной могилой, - если только найдёшь её. Стыдно сказать, а нельзя скрыть: могил дедушки, бабушки…мы не знаем.
Под какими же буграми кости бабушки, дедушки? А бог ведает! Знаешь только одно: вот где-то здесь, близко. И сидишь, думаешь, силясь представить себе всеми забытых Хрущевых. И то бесконечно далёким, то таким близким начинает казаться их время. Тогда говоришь себе:
- Это не трудно, не трудно вообразить. Только надо помнить, что вот этот покосившийся золочёный крест в синем летнем небе и при них был тот же…что так же желтела, зрела рожь в полях, пустых и знойных, а здесь была тень, прохлада, кусты… и в кустах этих так же бродила, паслась вот такая же, как эта, старая белая кляча с облезлой зеленоватой холкой и розовыми разбитыми копытами.
Комментариев нет:
Отправить комментарий